Борис Левянт

Президент Московской палаты архитекторов

«Если общество не воздает по заслугам наиболее креативным своим гражданам, которые создают для нас среду обитания, оно начинает терять свой творческий потенциал»

Все, что мы видим в наших городах, придумано архитекторами, а уж затем воплощено строителями. Но какова реальная роль представителей этой профессии в строительном процессе, да и в обществе в целом? Многие зодчие уверены, что в настоящее время они отодвинуты на второй план, что по сути дела подвергаются дискриминации. Такой позиции придерживается Борис Левянт, который дал интервью информационному агентству «Строительство».

– Борис Владимирович, выступая 28 мая на выставке «Российская архитектура новейшая эра 1989-2019», вы  критиковали состояние архитектуры в России. Но одновременно ваши коллеги говорили, что, «наконец-то, 30 лет прошло, архитектура состоялась в России». Как вы прокомментируете эти разные мнения?

– Я прокомментирую таким образом: я не критиковал, как таковую архитектуру: состоялась она или не состоялась. А говорил о том, что, к сожалению, вместо поддержки архитектуры, есть предпосылки к тому, чтобы она вообще прекратила свое существование. Я  пояснял, что уменьшается стоимость проектных работ, и, соответственно, архитектурных услуг, практически убито авторское прав. Пафос моего выступления  был в этом. А что касается состояния архитектуры, то сильные архитекторы чего-то добились за эти 30 лет. Но это скорее не правило, а исключение.

– А как вообще можно у нас оценить архитектора? Есть ли какие-то критерии?

– Что касается критериев, то это скользкий вопрос. И скользкий он в основном из-за того, что на рынке, и в профессии наблюдается неприятная обстановка, и с точки зрения образования, и с точки зрения давления со стороны девелоперов и политиков на архитектора.

– В разговоре со мной ректор МАРХИ откровенно сказал, что институт недостаточно дает инженерной подготовки. И выпускники часто едут куда-то доучиваться. А почему такое происходит? Если они сами понимают, что чего-то не додают,  то почему бы этого не додать?

– У нас сложный процесс изменения программы образования. На самом деле, в мире происходит совмещение инженерных наук и архитектурного искусства. И, в принципе, уже существуют такие   курсы в Англии,  в Америке,  в Италии. Я знаю, есть  курс, когда  на архитектурный факультет приходят инженеры после окончания бакалавриата с тем, чтобы получить еще дополнительное архитектурное образование. То есть, во многих крупных бюро есть инженеры, которые являются участниками творческой команды и оказывают существенное влияние на разработку тех или иных идей. Потому что современная архитектура очень связана с  «зелеными » технологиями, с устойчивостью развития. Эти две профессии начинают активно пересекаться.

– А у нас в ближайшей перспективе инженеры не станут получать дополнительного архитектурного образования?

– Я не вижу этого. И думаю, что те люди, которые об этом задумываются, занимаются самостоятельным образованием. Вот, например, питерская школа всегда имела художественный уклон. Ее представители красиво рисуют, замечательно рассуждают про культуру, историю, человеческую среду, полагая, что в классической среде человеку лучше. Честно говоря, я не очень разделяю это мнение. Потому что для них главное – это фасады. Это школа сталинская. После разгрома всех конструктивистов других группировок, после постановления 1955 года был  вообще забит  гвоздь в гроб российской архитектуры. И сейчас опять начинается та же неприятная тенденция,  что и до девяностых годов, когда ещё была какая-то надежда: укрупнение проектных институтов, введение новых правил повторного применения. Создается библиотека не деталей и узлов, из которых можно конструировать, а непосредственно готовых зданий.

– Кстати, о статусе архитектора. Скажите, пожалуйста, в чем причина непринятия новой редакции закона об архитектуре? Чиновники говорят, что архитектурное сообщество не может между собой договориться. Некоторые архитекторы говорят, что мы не определились, как оценивать архитектора. Вообще этот закон нужен современной России? Поможет ли он  талантливой молодежи выбраться из забвения?

– Молодежь, она на то и молодежь, что у нее  все впереди. Если есть талант и  стержень внутренний, то она пробьется. Проблема в другом. Например, возьмем стоимость и время разработки архитектурного, концепта, за который российский  девелопер готов платить иностранному архитектору   большие деньги. А нам говорят: есть две недели, надо сделать все очень быстро, причем за бесценок. В итоге качество архитектуры страдает из-за недофинансирования. Процветает неуважение к профессии. В 60-70-х годах, даже несмотря на постановление 1955 года, все-таки архитекторы имели и авторские права, и по льготной цене могли купить или получить помещение под мастерские в здании, построенном по их проекту. И много еще чего. Теперь этого уже нет. Это довольно кардинально звучит, но, на мой взгляд, не должно быть никаких экспертиз проектов, во всяком случае, никаких государственных экспертиз, а взаимоотношения архитектора, проектировщика и заказчика должны строиться через страховую компанию. И экспертизу должна проводить страховая компания, а вовсе не специалисты из Госэкспертизы. Потому что из кого она состоит, эта экспертиза? Часто из чиновников, которые не имеют реальной практики. И которые, не неся никакой ни материальной, ни моральной ответственности заставляют вносить в проект сомнительные правки. 15 лет назад я думал, что эта система скоро кончится. Ничего подобного! Вместо этого  возникает все больше требований. Это путь в никуда. Если у архитектора нет авторских прав, то нет заинтересованного творца. Все остальное никакого значения не имеет.

– Скажите, а каким образом контролировать фактическую стоимость проекта, если никто не будет ее проверять?

– А вы думаете, что кто-то проверяет? И эта проверка что-то дает? Ничего подобного. Как коррупция была, так она и осталась. Да как они проверяют? Они же ничего не понимают в этом.

– Зато они говорят, что сэкономили для государства 700 миллионов рублей, например?

– Расскажу простую историю. Мы участвуем в тендере на проектирование здания в городе Н-ске, не буду его называть. И предлагаем проектную местную организацию, которая может сделать все основные разделы и выполнять функцию технического заказчика, а мы сделаем архитектуру. Нам в ответ дают согласие. Мы им даем предложение на 26 млн рублей. Вроде все нормально. Дальше мы получаем подписанный контракт, где прописан полный объем работ, который стоит уже гораздо больше, допустим, 100 млн рублей. На наши вопросы и протесты, что мы договаривались совсем о другом, нас предупреждают, что внесут в черный список компаний, антирейтинг. Это реальная история.

Теперь о том, что опять этим занимались чиновники, которые  ничего не понимают и понимать  не желают. Потому что у них все  просто. Мы говорим о реальной стоимости работ, но они уменьшают цифру в несколько раз. Ты говоришь им: эта работа стоит 100 млн., они говорят: нет, сделай за 20. А дальше пишут, что сэкономили 80 млн. И все это  происходит бесконечно. Они живут за счет процентов от якобы сэкономленных денег. В результате, естественно, ничего не происходит, потому что за 20 млн выполнить работу, которая стоит 100 млн, невозможно. Дальше мы начинаем работать, чтобы не попасть в этот пресловутый рейтинг. Выясняется, что здание не 25 тысяч кв.м, а, например, в два с половиной раза больше. Далее, ввиду того что нам было дано недостоверное техническое задание, и объем работы увеличился более чем в 10 раз, мы требуем либо пересмотра итогов тендера и проведение нового, либо отказываемся  подписывать договор. И эта профанация со стороны государственных чиновников может продолжаться бесконечно.

– За годы самостоятельной работы у вас сложилось  мнение,  с чем лучше работать: с жилой недвижимостью, с офисными зданиями или еще с чем-то другим?

– Наша  компания существует с 1991 года. И мы всегда считали себя коммерческими архитекторами и не скрывали эту прагматичную позицию. Поэтому коллеги по цеху относились к нам с пренебрежением, думая, что мы готовы ради денег на что угодно. На самом деле это  неправда. Мы  видели, что многие так называемые «великие творцы» по факту не имеют опыт работы с коммерческой архитектурой. У них представления остались еще из   советской эпохи, когда ни конкуренции, ни ответственности, по большому счету, не существовало. Архитектор работал под партийным руководством. И  вообще профессия архитектора была и остается очень политизирована, так как зависит от бюджета проекта. А ведь от работы архитектора зависят тысячи людей. Здесь и заказчики, и банкиры, и финансисты, и технические сотрудники, рабочие. А архитектор является «квинтэссенцией» всего этого коллектива. Сейчас этот процесс пытаются дробить, и часть этих функций забирает девелопер, зачастую претендуя и на авторство проекта.

– Для меня стало удивлением, когда я узнал, что в  Копенгагене нет внешне одинаковых домов вообще. А есть у вас проекты, которые повторяются?

– В какой-то степени приятно, когда люди узнают определенный стиль. Можно вычислить, что это наша работа. Мы не ставим сверхзадачу, чтобы все объекты были разными, или наоборот, одинаковыми. Безусловно, есть какой-то любимый набор приемов, идей, деталей, которые хотелось бы использовать. Но всегда это процесс взаимодействия. Крайне редко бывают заказчики, которые говорят: «нарисуйте нам что-нибудь на ваш вкус, потому что мы не понимаем вообще ничего».

– А с такими легче работать?

– С одной стороны легче, с другой стороны, мы же понимаем, что  пройдет 2-3 года, и заказчик  начнет считать, что это он все придумал. Мы проходили уже это много раз. Причем, это происходит на государственном уровне. Закон об архитектуре должен помочь эту проблему решить. Потому что ситуация с авторскими правами должна быть решена однозначно. И тогда такие заявления будут заканчиваться в судах и не в пользу заявителей. А пока все не так. У нас  сейчас обсуждался контракт с крупной госорганизацией на большой проект. И в нем прописан такой пункт:  «подрядчик обязуется передать исключительные авторские права за 10 тыс. рублей заказчику».

– Это из области анекдотов?

– Нет, это из области контрактов. При том, что сам контракт на крупную сумму, несколько сотен миллионов рублей.  Следующий пункт договора: «В случае нарушения этого пункта подрядчик обязуется выплатить штраф в размере 100% стоимости контракта. То есть получается, что Заказчик покупает за 10 тысяч, а мы за то, на что имеем неотъемлемые права, должны заплатить  штраф в полном размере. Это одна проблема. Другая проблема очень характерна для современного времени. Есть специально обученные люди в крупных компаниях, которые составляют контракты таким образом, что, даже  сделав 100% работы, у тебя еще и забирают все авансы обратно, по суду. В итоге очень много компаний обанкротились. Регулярно не доплачивают за выполненную работу 20-30%, а то и  больше. Аргумент простой: «Мы вам и так много  заплатили. Куда вам еще? Но вы же контракт подписали? Мало ли там, какие-то бумажки!». С одной стороны  вопиющая безнаказанность, с другой – беззащитность профессионального сообщества.

– Получается такая картина. У нас нередко привлекают для выполнения архитектурных проектов  иностранные архитектурные бюро, платит им  большие гонорары. Но ту же самую работу могут выполнить и наши архитектуры. Но оплата у них совершенно другая. Что за пренебрежение такое. Перед  иностранцами  снимаем шляпу, а своих дискриминируем? 

– Это сложная ситуация. Бывают вменяемые девелоперы, которые говорят: «Да, нам нужно имя для забора, чтобы лучше продавалось». Мы понимаем, что они используют известные имена зарубежных архитекторов как маркетинговый инструмент для продаж. В последнее время мы часто сталкиваемся с этой ситуацией в своих проектах,  и иногда это расстраивает.  

– Скажите, как ваше бюро ощущает кризис? С 2014 года сокращается строительство коммерческой недвижимости. У вас стало меньше заказов, они удешевляются, вы сокращаете штат? Вообще, как архитектор вашего уровня сопротивляется нынешней ситуации.

– Мы это сильно чувствуем. Коммерческий сектор  действительно сократился. Но сейчас он  начинает слегка оживать.  Скорее всего потому, что 5 лет практически не строили офисных центров. В свое время было принято правильное решение о запрете государственным структурам строить свои штаб-квартиры. А вообще, для  нас это уже четвертый кризис, так что мы уже, во-первых,  научились его переживать и не бояться, и, во-вторых, в какой-то степени предугадывать и как-то реагировать на ситуацию.

– Правильно ли я понял из вашего  выступления, что у вас любимый строительный материал -  стекло?

– Я, честно говоря, не люблю таких штампов.  Мы с интересом относимся к этому материалу. Безусловно, он из всех, пожалуй, самый инновационный. Может быть только дерево впереди. Но оно не прозрачно, поэтому от стекла никуда не уйти, все равно нужны окна.

– Но стекло недолговечно?

– Почему недолговечно? У многих проектов на Западе  есть раздел «утилизация». У нас еще этого нет. Мы почему-то  считаем, что то, что сейчас строится, будет стоять сотни лет. Ничего подобного. Останутся стоять только те объекты, которым повезло  стать памятниками архитектуры. А 98% зданий, так или иначе, будут разбираться. И заменяться новыми.

– Вернемся к теме стекла. В 2010 году Сергей Собянин говорил, что «Москва Сити» – это ошибка бывшего мэра. В 2016 году он уже призывал гордиться «Москва Сити». Так «Москва Сити» – это ошибка или повод для гордости? Как, по-вашему мнению?

– Гордиться. Мне кажется, это уже стало всем абсолютно очевидным. И «Сити» будет развиваться. Сейчас начали строить еще несколько небоскребов. А рядом, в Большом Сити буквально в течение 5-6 лет будет реализовано порядка 5 млн квадратных метров.

– Мне Сергей Полонский рассказывал, что опыта никакого не было строительства. Они где-то что-то у кого-то перенимали, по разным странам ездили. Но по вашей  оценке, что можно сказать об архитектуре проекта?

– С точки зрения архитектуры, это, в общем, хороший уровень. И все, что будет делаться сейчас, это будет еще более высокого качества. С точки зрения строительной технологии, то, как  строят в Европе, в Гонконге  в Сингапуре, это другой технологический уклад и уровень. Нам до него еще далеко. С точки зрения безопасности, на мой взгляд, у нас с этим все в порядке. Москва может гордиться «Москва Сити».

– Вопрос, который касается лично вас. У архитекторов, как у представителей творческой профессии, бывают вдохновения и депрессии. А как с этим у вас?

– На мой взгляд, это абсолютный штамп. На самом деле, проектирование – это ежедневная работа. Я прихожу в офис в 10:30, ухожу в 20:30 или в 21:00. Стараюсь быть всегда в ровном  настроении. А вдохновение  может  возникнуть  ненадолго, потому что много времени на принятие решений нет. Особенно если большой коллектив работает. И  много разных возникает тем. Основные решения все равно приходится принимать кому-то. Поэтому на такой вопрос всегда очень сложно ответить: что вы делаете, когда у вас нет вдохновения? Я делаю то, что я должен, и стараюсь делать это хорошо.

– А должен ли уметь водить рукой современный архитектор по бумаге. Как вы считаете. Мнение ваших коллег расходится?

– Знаете, очень сильно изменился подход к проектированию. С одной стороны, человек, который проходит все реальные стадии профессии, должен уметь что-то нарисовать. С другой стороны, когда архитектор обрастает творческим коллективом, то необходимость постоянного рисования отпадает. Опять же все не так однозначно. Например, есть главный архитектор, он сделал какой-то эскиз, передал своим заместителям, которые  специализируются на расшифровке этого рисунка. И дальше это все пошло в работу. Через какой-то момент мэтру показывают, что из этого наброска получился проект. Он начинает вспоминать, что он первоначально задумал. И сравнивать с тем, что вышло. Есть другой подход, когда руководитель архитектурного бюро не является постоянным генератором  идей, а  предлагает сотрудникам высказаться на эту тему. И принимая участие в обсуждении этих высказываний, решает по какому пути они станут двигаться. У нас в ABD architects именно второй подход.

– Принимая в свое бюро молодого специалиста, есть ли для него  какие-то вступительные испытания?

– Мы обычно смотрим резюме, которое дает какую-то информацию об образовании и опыте претендента. В первую очередь нас интересует его художественный вкус. В том числе, как человек одевается, какую музыку слушает, какая ему живопись нравится, какие архитектурные стили предпочитает. Если вкуса нет, то для нашей работы он не подходит. Если есть, то он уже является кандидатом на сотрудничество с нами. А дальше мы проверяем его на уровень владения программным обеспечением. Если уровень нас устраивает, то мы берем человека на испытательный срок. За эти три месяца он должен каким-то образом себя проявить, адаптироваться в коллективе. Если он прижился в нем, если нашим коллегам с ним комфортно работать, то это большой плюс для него. 

Беседовал Александр Гусев