История советской архитектуры - это лживая каша

— Это напрямую связано с основным вопросом, на который я пытаюсь ответить в своих исследованиях. Он состоит в том, каким образом большевикам удалось сформировать особый тип человеческой личности, названный известнейшим советским социологом-диссидентом А. А. Зиновьевым «гомосоветикус». Каким образом им удалось не просто переломить сопротивление гигантской страны, но и сформировать такую систему управления населением, которая, разрушив и отринув все прежние механизмы воспроизводства культуры и личности, создала новые, позволившие оторвать молодое население от старшего поколения и взрастить его в соответствии с теми идеологическими заповедями, которые провозглашало партийное руководство и теми преобразовательными задачами, и которые ставила перед народом советская власть? Каким образом им удалось преобразовать, сорганизовать и стройными рядами направить 125 миллионов человек на реализацию планов, весьма далеких от «повышения благосостояния» или «улучшения качества жизни»? Каким образом они выстраивали систему централизованного управления и как получили отлаженный механизм исполнения своей воли?

Мне удалось нащупать ответ на этот вопрос. Даже несколько ответов. Главный из них заключается в том, что большевики целенаправленно изменили модель устройства общества. Единицей этой новой модели стал уже не отдельный человек — «гражданин» и семья, автономно живущие в собственном доме на своем участке земли, как это было в дореволюционный период. Единицей нового общества большевики сделали новую единицу, никогда ранее, на всем протяжении существования человеческой цивилизации, не являвшуюся ключевым элементом общественного устройства — так называемый «трудо-бытовой коллектив» — коллектив людей, которые работают на фабрике, заводе или в советском учреждении и которые, согласно новой модели повседневности, и жить должны тоже вместе. Потому что именно такая форма соорганизации людей в наибольшей степени позволяла обеспечить контроль, догляд и доносительство, благодаря прозрачности переуплотненного коммунального быта... От всевидящего ока партии, которое пронизывало всю эту структуру жизнеустройства, ускользнуть было невозможно. Большевики приняли эту доктрину организации общественного устройства, потому что привыкли управлять пролетарскими массами фабрик и заводов — там, где в дореволюционный период их пропаганда и их организационная работы были наиболее эффективны. Управлять рассредоточенными человеческими массами, в отличие от эсэров, большевики не умели. Им нужна была организация всего населения в виде производственно-бытовых единиц — подобная подпольным пролетарским ячейкам на фабриках и заводах. Этот подход опирался в том числе и на прогрессивные (на тот момент) идеи, согласно которым развитие общества уже не являлось сомасштабным усилиям, инициативе и воле отдельного человека. Только коллективы людей, организуемые, согласно марксистско-ленинской доктрине, «самой передовой и прогрессивной партией в мире — коммунистической», могли целенаправленно двигать развитие общества.

Перед тем, как обсудить текущую ситуацию, давайте поговорим о её предпосылках. Архитектура как инструмент биополитики, как вы её только что описали, возникла только с приходом большевиков или в каких-то формах существовала раньше?

— Обратите внимание: про архитектуру, использованную советской властью как инструмент воплощения этой модели, я пока не сказал ни слова! Я говорил про абсолютно новую в человеческой цивилизации модель тотальной организации и устройства советского общества. Но вы, безусловно, правы — архитектура являлась той жизнетворной оболочкой, которая материализовала его устройство. Если мы, вслед за большевистским руководством, делаем объектом нашего обсуждения «трудо-бытовой» коллектив, то ключевым фактором материально-пространственной организации такого коллектива становится среда, где эти все эти люди обитают. В противоположность дореволюционному автономному домохозяйству — частному, индивидуальному жилому пространству — с первых дней советской власти был практически сформирован новый тип жилища — коммунальное. Идея коммунального жилища в том виде, в каком мы обсуждали её на лекции, была сформирована в недрах большевистского строя. Идеологически провозглашаемой задачей этого нового типа жилья было, якобы, избавить людей от «тягот» мелкобуржуазного быта. Согласно установкам марксистско-ленинской идеологии, было очень плохо, когда женщина с утра до вечера «вынуждена» была сидеть дома, воспитывать детей, вести хозяйство. Она, бедняжка, рвалась к общественно полезному труду и страшно мучилась оттого, что не имела возможности работать на металлургических заводах, строительстве железных дорог, на химических предприятиях и прочем наравне с мужчинами. Кстати, в 1929 году, после того, как Сталин окончательно обрёл власть и дал старт программе формирования самого мощного в мире военно-промышленного комплекса, названного индустриализацией, партийное руководство это нетерпимое положение дел исправило. 15 июня 1929 г. было принято постановление ЦК ВКП (б) «Об очередных задачах партии по работе среди работниц и крестьянок», которое предписывало в общегосударственном масштабе необходимость включения женского труда в реализацию программы индустриализации. Причем, в тех отраслях, в которых ранее женский труд не использовался: в тяжёлой индустрии, в механических цехах и машиностроении, в деревообделочной, кожевенной и прочей промышленности...

Но мы немного отвлеклись от разговора о роли архитектуры.

— Принципиальное отличие советских городов-новостроек, которые именовались «соцгородами», от дореволюционных состояло в том, что они на 90 % состояли из бараков. Советская власть, хотя и твердила постоянно о том, что бараки строятся только как временное жилище, при этом рассматривала этот тип жилого фонда как вполне нормальный для основной массы советских трудящихся. Для отдельных категорий трудовых ресурсов, без которых стройки пятилетки были бы невозможными — технических специалистов и начальников различных рангов — строилось иное жилище более высокого класса. Для среднего управленческого звена (примерно 10-15 % численности населения соцгородов-новостроек) строились двухэтажные деревянные 8- и 16-квартирные дома без благоустройства (т. е. с туалетами на улице и рукомойниками над вёдрами, которые выливались потом в выгребные ямы). А для 2-3 % населения (семьи высшего руководства завода, местного партийного и экнавэдэшного начальства) строились несколько коттеджей, объединённых в обособленный посёлочек, часто обнесённый колючей проволокой и охраняемый вооруженной охраной. Остальные 80-85 % населения обитали в бараках. Строительство бараков как основного типа жилья позволяло резко снизить расходы и обеспечить контроль над повседневным строем мыслей и поведения. Одно дело, когда вы живёте в отдельном доме, по-своему воспитываете детей, рассказываете им по вечерам то, что считаете нужным, закладываете в их сознание те мысли, которые расцениваете как правильные, и совсем другое дело, когда вы живёте в бараке. В плотном окружении «сотоварищей по труду» слишком откровенно не покритикуешь и на острые темы открыто не поговоришь. Даже с женой. Особенно в условиях, когда одна супружеская зона отделялась от другой тканевой занавеской. А если все же позволишь себе своеволие и независимость суждений в оценке текущей линии партии и правительства, то этим же вечером или назавтра утром всё, сказанное тобой, станет известно старосте барака, а через него — кому положено, потому что он непременно состоит в качестве сексота на службе у НКВД.

Насколько я понял ваш подход, советская архитектура — да и вообще архитектура — интересует вас в политическом аспекте. Но имеет ли отношение к делу история архитектурных стилей. Она вас не интересует вовсе? Признаюсь, что от лекции об устройстве советской архитектуры я ожидал рассказа о конструктивизме или постконструктивизме, но разговор пошёл в совсем другом ключе

— Она интересует меня, но не имеет никакого отношения к сути разговора. Кроме, пожалуй, сталинского ампира, который был стилем, введённым (в отличие от стилей, возникших в рамках советского архитектурного авангарда) принудительно.

Архитектура жилого барака никого из архитекторов или строителей не интересовала. Проект барака Веснина — редчайшее исключение из этого. Внешний вид обычного массового возводимого барака не был предметом художественного творчества, не являлся объектом эстетизации. Барак являлся не более чем крышей над головой, которая должна была перекрыть определённый объём жилого пространства, чтобы разместить рядом со строящимся предприятием посчитанное по специальной формуле количество трудовых ресурсов. Предназначение стен — защищать от холода лучше, чем это обеспечивали присыпанные землей брезентовые палатки, в которых обитали первостроители, например, Магнитогорска. Какая там архитектура? Главное, чтобы из щелей не дуло.

Упрощение планировки бараков до единого неразделяемого перегородками пространства с деревянными нарами на 100-120 человек позволяло снизить стоимость квадратного метра жилья с 840 рублей (стоимость в городском многоквартирном доме коммунального заселения) до 84 рублей в бараке. При этом, конечно, существовало профессиональное сообщество архитекторов, которое до 1929 года был достаточно свободным в своих проектных предложениях и архитектурных поисках. Потому что был благословенный период НЭПа, который давал им частные или кооперативные — независимые от центральной власти — заказы. Жилищная кооперация была в этот период особенно активна, потому что власть ещё не успела подмять ее под себя. Жилищно-строительная кооперация была независимой, и, проектируя посёлки, она стремилась обеспечить и выразительность архитектурных решений, и рациональность планировочных решений, и экономичность решений конструктивно-строительных. Потому что она была своего рода «предпринимателем» и реально боролась за то, принесет ли ей население свои кровные денежки, которые у населения в тот период ещё имелись. Это к началу тридцатых уже с помощью Торгсина и других приёмов власть окончательно высосала у населения все золотые копеечки и рубли, ювелирные украшения и иные драгоценности, которые люди припрятывали с дореволюционных времен. А в середине 1920-х гг. в условиях НЭП, люди, которых уплотнили или выселили, которые лишились привычного жилья, конечно, понесли сохранившиеся у них накопления в независимую жилищную кооперацию, чтобы она построила им нормальное жильё.

Архитекторы считали, что способны самостоятельно формировать облик того будущего, которое провозгласили пришедшие к власти большевики. Однако все их проектные «забавы» не имели никакого отношения к той государственной политике, которая реализовалась властью. Государственная расселенческая, градостроительная, жилищная политика строилась в иной системе управления — деньгами распоряжались промышленные, транспортное, энергетическое ведомства. Они организовывали, снабжали строительными материалами и финансировали возведение коттеджей для начальства, двухэтажных деревянных домов коммунального заселения для технических специалистов и бараков — для всех прочих вольнонаемных. Бараки для той специфической категории первостроителей соцгородов, которая на стройках первой пятилетки составляла от 40 % до 80 % рабочей силы — спецпереселенцев, трудопоселенцев и заключённых — возводило ещё одно, хорошо вам известное ведомство. К двадцать девятому году Сталин выдвинул задачу формирования некоего особого государственного стиля, призванного подчеркнуть кардинальное отличие городов новой формации от городов старого типа — капиталистических. Новое общество должно было позиционировать себя через новые архитектурные формы, и впервые задача их формирования была не только провозглашена идеологически, но и начала воплощаться в реальности. Для того, чтобы выбрать формы этого нового стиля, был объявлен архитектурный конкурс на главное здание страны — Дворец Советов. И в ходе конкурса властители получили возможность рассмотреть массу вариантов и выбрать те, которые наиболее соответствовали их вкусам и их представлениям о том, какая архитектура призвана возвеличить мощь советского государства.

Сохранилась документальная переписка, где Сталин оценивает проекты и принимает личное решение о том, что красиво, а что некрасиво в соответствии со своими вкусами (ха-ха, кто бы позволил себе ему возразить). Так и произошёл выбор того стиля, который стал первым стилем советского периода. Так появился стиль, который потом получил название «сталинского ампира». Конструктивизм и всё остальные творческие (стилистические) направления были запрещены, архитекторы законодательно лишены возможности частной практики, превращены в государственных служащих и вынуждены исполнять те распоряжения, которые спускала им советская власть, используя для этого специально созданный Союз советских архитекторов СССР.

Если уж мы говорим про стили, то вторым этапом этой истории был хрущёвский утилитаризм. Там вообще никто про стиль не думал, стилистика не играла никакой роли. Хрущёв поставил и впервые реализовал задачу по обеспечению каждой семьи отдельной индивидуальной квартирой, что на фоне предыдущего обитания в бараках для миллионов советских людей было немыслимым счастьем. В ходе хрущевской жилищной реформы вопрос состоял не в том, чтобы передавать средствами архитектуры идеологические мифологемы советского строя, а в том, как за счёт современных индустриальных технологий производства домов проектировать и строить не квартиры коммунального заселения на 3-5 семей или общежития на 80-100 человек, а нормальные отдельные квартиры на семью. Правда, было необходимо обеспечить в отдельных квартирах ту же стоимость квадратного метра жилья, которая в коммунальных квартирах сталинского периода приходилась на 3-5 заселявших её семей. То есть стоимость «хрущевки» должна была быть в три-пять раз дешевле сталинки.

Но почему? В смысле, если архитектура как инструмент биополитики работала до этого вполне понятным образом, который вы описали, — бараки, контроль, обобществление и так далее — то стремление раздать каждой семье по квартире никак не вписывается в эту логику. Чем руководствовался Хрущёв?

— Это очень хороший вопрос. И у меня на него нет ответа. Уже пятый год бьюсь над поиском его. Почему Хрущёв осуществил слом всей предыдущей государственной политики в отношении жилья? Ведь всё остальное было сохранено в неизменном виде: военная доктрина доминирования в Европе, геополитическая доктрина манипулирования европейскими правительствами, поставленными в зависимость от экспорта наших природных ресурсов (нефти и газа), внутригосударственная система управления... А в жилищной сфере произведён кардинальный перелом. Ничто не предвещало его. Жили люди в бараках — и дальше жили бы. Жили в уплотнённом старом городском жилом фонде, где дворянские квартиры были ещё в 1917-м году превращены в коммуналки, жили в 4-5 этажных каменных домах, построенных в предвоенный период (тоже коммунально) и проч. Зачем Хрущёв произвел кардинальную перестройку образа жизни советских людей? Это большая историческая загадка. И для её решения отсутствуют даже исследователи, которые ставили бы подобный вопрос. История советской архитектуры — это сплошная лживая каша из цитат, случайных воспоминаний, описаний непонятно как связанных друг с другом событий, генпланов, каких-то фотографий реализованных проектов... Это традиция советской архитектурной и градостроительной науки, некритически перетёкшая в современную российскую историографию, которая не объясняет события, а старательно раскладывает хронологически собранные факты и изображения, упрямо не давая ответов на вопросы: почему, из каких соображений происходили те или иные явления, почему архитекторы принимали те решения, которые они принимали, а не другие, также вполне уместные в данных ситуациях. Почему некоторые архитекторы сначала были иступлёнными конструктивистами, а после выхода постановления в 1929 году, в течение одной ночи расстались со своими убеждениями и, вылезая на трибуны, неистово каялись в своих грехах? А другие упорно не желали отказываться от своих творческих убеждений и публично отстаивали свои взгляды даже с угрозой для жизни. Что это были за механизмы трансформации сознания? Нет ответов. Всю историю советской архитектуры, написанную за советский период, можно выкидывать на помойку, если вы честный учёный, ориентированный на поиск истины. Истины в ней нет.

Сам факт того, что до сих пор нет не только ответов, но и грамотно заданных вопросов, вызывает некоторое недоумение, на самом деле. Тем более что строй сменился, и появилась возможность использовать иную исследовательскую оптику.

— Проблема современной ситуации не в том, что люди вынуждены придерживаться тех идеологических стереотипов объяснения событий, которых они придерживались в советский период. Проблема в том, что в отечественном архитектуроведении отсутствует навык критического мышления, отсутствуют наработанные методы погружения в фактический материал. Нет культуры такого исторического описания, где ключевым был бы не вопрос «Что после чего происходило?», а «Почему, по каким причинам, это происходило?» Как вы понимаете, для этого нужна научная школа, в рамках которой учитель должен научить своего ученика видеть мир без идеологических искажений. Где вы такие научные школы видели? Я знаком с несколькими людьми (к сожалению, они пересчитываются пальцами одной руки), которые сегодня очень серьёзно занимаются изучением истории архитектуры советского периода. Надеюсь, их усилиями через некоторое время будет сформирован пласт знаний, на которые можно будет опираться последователям — как в отношении фактографии, так и в отношении методологии её анализа.

Архитектура всегда описывалась в рамках советской традиции — не хочу вас обидеть, но это прозвучало и в ваших словах — как некая смена стилей. Никакого отношения к сути процессов этот взгляд не имеет! И эта образно-художественная интерпретация только продолжает морочить умы всё новых и новых поколений исследователей, выискивающих на фронтоне того или иного здания какой-нибудь не замеченный до сих пор советский символ или особенность пропорций, которые, якобы, отразили глубокий замысел автора. Чушь полная!

Сегодня, к сожалению, только несколько учёных ставят перед собой задачу описать политическую историю советской архитектуры. Потому что всё, о чём мы с вами сегодня разговаривали, есть результат исключительно политических процессов, а не естественной эволюции идей или чьих-то художественных взглядов

Хочу вернуться к началу: перед тем, как мы коснулись истории, вы говорили, что в современной России мы по-прежнему испытываем влияние советского подхода к архитектуре. В чём это выражается?

— У меня ощущение, что Россия обречена ходить по какому-то замкнутому историческому кругу. Решения, которые принимаются наверху, поразительно часто напоминают мне те решения, которые на некоторых этапах своего развития принимала советская власть. Например, сегодня мы рассматриваем в качестве маховика развития авиационной промышленности военную авиацию — как и в период индустриализации. Та же ситуация с судостроением. Мы вроде бы дали возможность частному капиталу заниматься проектированием и строительством жилья, как в период НЭП, но при этом вся идеология градостроительной деятельности либо основана на спекуляции землёй и лишена всякой стратегической осмысленности, либо просто повторяет те же самые принципы отведения земли, «квадратно-гнездовой» нарезки участков под индивидуальное строительство, уплотнения новой застройкой существующей исторической... Поразительные аналогии с хрущёвским периодом. Когда при Хрущёве появились панельные дома, они точно так же, как и у нас сейчас, при точечной застройке, лезли в центр — этими «новомодными» зданиями пытаясь заместить ту застройку, которая в тот момент была ветхой. Или к городу прирезались гигантские куски земли, где строили целый микрорайон. И сейчас наша градостроительная политика практически повсеместно осуществляется так же. И в этом смысле мы продолжаем жить в объятиях наследия градостроительной доктрины советского периода. Мы находимся в плену нашего устаревшего пространственного мышления. Мы до сих пор не сформировали образов будущего, способных стать основой принятия инновационных архитектурных и градостроительных решений.

Оригинал